Новый - старый РОБИНЗОН (РИФ ч 5. "Глубины" и мели)

«Глубины» - это, конечно, написано для красного словца. Я не дайвер и, естественно, большие глубины мне не подвластны. Я только сноркаю. А нырять пытаюсь научиться сама: сама себе учитель и ученик. Моя глубина - это, примерно, 2 метра вниз в темную воду. Был у меня личный рекорд, нырнула, где-то, на 4-5 метров, но медаль мне не дали, а закрепить результат не представилось возможным, но об этом расскажу чуть позже.
Для нырков было у меня свое любимое место. Ныряние в целом на рифе не приветствуется. Не знаю, чем больше вызван этот полуофициальный запрет: боязнью персонала за жизни отдыхающих – кому охота получить репутацию острова, где погиб или получил увечье турист, даже если это случилось по 100 процентной вине туриста, или обеспокоенностью за сохранность рифа.
Хорошо, умело плавающих людей на отдыхе не видела ни разу. Одни чуть лучше, другие, как я, так себе, на троечку. Но иногда, казалось, вот оно - исключение! Пловец уверенно, энергично заходит в воду,  гребет быстро с размахом, словно, на соревнованиях. Через минуту-другую заметно устает, взмахи рук все реже и реже, амплитуда ниже и ниже, скольжение тише-тише и …. остановка – все активно наплавался. Товарищи! Берите пример с Чинайцев! Те предпочитают активному плаванию, спокойный пассив. Торопиться на Мальдивах некуда.



Шутки шутками, но в последнее время среди Чинайцев чувствуется прогресс. В этот раз дня на четыре приезжала семья, в которой была женщина, лет, эдак,  50-ти, имеющая какое-то отношение к плаванию, во всяком случае, как обращаться с маской, и для чего она нужна, она знала и свои знания передавала благодарным потомкам. Утро или день начиналось с того, что ухо ловило размеренный отсчет – раз…два, раз… два. Потом, видимо, обучающуюся подбадривали или говорили поощряющие слова, при этом девушку поддерживали за живот или за руки и, иногда, отпускали, чтобы девушка понимала, что она самостоятельно может держаться на плаву, страшного ничего не происходит и  поэтому паниковать не надо. Может девушка была такая способная или учительница толковая, но на третий день вся семья в полной экипировке кружила на проходе к рифу, но от спасительного столба дальше 3-4 метров не отплывала, периодически все вместе на нем зависали и  внимательно слушали своего гуру. Самые рядовые рыбки, кружившие около них, вызывали бурный восторг. Даже, каюсь, позавидовала, какая малость может сделать человека счастливым! На четвертый день им свезло. Я уже возвращалась с «охоты», вода была теплой, замерзнуть я не успела, денек был один из солнечных, вылезать не хотелось. Был сильный отлив, кораллы едва прикрывались водой, видимость отличная, одним словом – аквариум. Вдруг вижу четверку. Ровненькой шеренгой, повернувшись к рифу, висели мои Чинайцы. Были они на чем-то сосредоточены, забыв про излюбленный столб, замерли, словно, приготовились к старту. Стала я к ним ближе подбираться, но не явно, а кружа и рассматривая кораллы. Вдруг, вижу на самой мели, под колючкой коралла усы торчат – лобстер! Да так близко! Правда, вылезать он не собирался, но лапками перебирал, усами по сторонам водил. Раз думаю, простые рыбки у Чинайцев восторг вызывают, то лобстеру и подавно обрадуются. Заприметила местечко, благо уже совсем близко к семейке подобралась. Вижу, разглядывают  небольшую черепашку, весьма почтенного возраста. Панцирь у нее замшелый, словно мохнатый пенек в лесу, юбочка вся от ветхости расслоилась. Одним словом – божий одуванчик. И такое внимание! Она кружит себе, едва перебирая лапками, объедает кораллы, уплывать не собирается, ни на кого внимания не обращает. Хоть бы кто из Чинайцев на сантиметр вперед продвинулся! Висят ровнехонько по линии, словно, на стеклянную стенку наткнулись. Я приглашаю их жестом следовать за мной, мол, черепаху посмотрели, вот вам лобстер – смотрите, любуйтесь! Чуть головы в мою сторону повернули и опять на черепаху уставились. Я второй заход делаю, призывно машу рукой, тычу пальцем на коралл.
Они на меня сквозь маски узкими полосками глаз уставились, и, как загудят вчетвером в загубники:  «Гу-гу-гу, - да для пущей убедительности пальчиками грозить стали,- нельзя, мол, над кораллами плавать!» Честно говоря, я слегка обалдела.  Я стараюсь приятно удивить,  их попы изо всех сил  в рай пихаю, а они упираются! Отплыла, успокоилась и подумала: «А ведь они правы. Что если мы все, будем плавать, как хотим и где захотим?  При этом многие из нас и не подумают осторожничать! Перемесим весь риф в песок и вся недолга!» Вот какой урок мне преподнесли новички с хитренькими глазками. После, я уже ни к кому не приставала. Предпочитала одиночное плавание. А Чинайцы парами  по кромке рифа проходили, девушки, правда, джигу под водой исполняли, но все равно – прогресс. Однажды лениво проплывая по краю рифа, заметила голубую медузу. Вела она себя как-то неадекватно. Валялась на боку, зацепившись за колючку коралла. Течением ее мотает, а она никакой активности не проявляет, вроде, как без чувств. Мы похожую медузу на Ангаге видели, но та была красавица, прозрачная с оранжевыми «икринками по «юбочке», и плавала, словно дразнила: то раскроется, то сожмется, как живое сердце пульсировала. Имя ей Цефея. А эта - не то, не сё, да еще мутновато было, я и подумала, что это - погибшая медуза  или  кем-то недоеденная валяется. Ранее мы видели, что медуз объедают и черепахи, и рыбки. В океане ничего не пропадает зря  и таким большим куском никто не побрезговал бы. Щелкнула я ее на добрую память, не придав находке особого значения. Позже встретила в воде Алексея, он мне про медузу сказал, что видел голубую и уверял, что она - живая. Я метнулась опять к ней. Нашла, зависла, купальщики плывут, я от них медузу ластами прикрываю - моя добыча. Медуза залегла глубоковато, пришлось  нырять а, ведь зять прав оказался! И не одну нашла, а целых две. Различались только цветом «икринок». У одной  они были красноватыми, у другой – белыми.
Вот он – молочно-голубой студенистый цветок с синими венками.



Верхний купол в толстых сосочках,



двумя «юбочками» опоясан. Верхняя юбочка с нижней стороны слоистая, как у сыроежки шляпка снизу.



Нижняя  - с крупным воланом из белых/бурых «икринок», а под ней – основание – щупальца, расходящиеся восемью лучами



и, последний штрих к портрету – взмывая вверх и затем в плавном скольжении опускаясь вниз, она была легка и грациозна, словно прима-балерина, в своей театральной пачке.



Чаще всего ныряла я за водниками, как раз там, где «нахоженной» тропой проплывали вместе с гидом экскурсанты, приобретая простейшие навыки нехитрого снорка. Место там пейзажное.





Много скалообразующих кораллов, валунов,



между ними лабиринты проходов.



 Особенно мне нравились «бухарики» - коралл-гора, уходящая крутой дорожкой вверх,



на вершине которой, всегда поднимались «заздравные кубки».



В этих местах можно было наткнуться на  коврик анемона,



мягкие кораллы, обрамляющие основание лысых, в глубоких трещинах  камней,



кораллы, готовящиеся к цветению.



Кроме меня эти места очень любили акулы. Возникали они всегда неожиданно, не задерживались, если любопытство одолевало, то приближались поближе.



Тут надо было проявить завидную ловкость, снимать приходилось навскидку. Иногда  получалось что-то дельное.





К акулам привыкаешь и уже не так часто вздрагиваешь, когда их видишь, воспринимаешь, как не опасных  хищников, а просто, как крупных рыб, проплывающих где-то рядом, чуть ли не следом за тобой.



Мне они попадались нечасто, меня больше на мелочевку клинило.
Холодок пробегал по спине, когда акулы собирались в большую стаю, спеша к месту кормления.


 
Стая пополнялась другими крупными хищниками: каранксами, груперами и т. д.



Хороводить начинали у подножия стенки рифа, то есть довольно глубоко, на вполне безопасном расстоянии. Кружили, поднимались вверх и уходили вниз к основанию рифа. Снять их на фотик не представлялось возможным, а посчитать вполне удавалось. Иногда насчитывали до 13-15 акул вместе. Подтягивались «морские волки» всегда, примерно,  в одно и то же время, на одну и ту же глубину. Сейчас я могу предположить, что в это время в океан из трубы сливались разжиженные и переработанные пищевые отходы, что и объясняет общий сбор. Иногда под раздачу попадались совсем свежие закуски из мелких рыбешек, осмелившихся присоединиться к царственным особам. Наблюдать было и интересно, и жутковато. Я зубами крепко прикусывала загубник, чтобы не стучали. Не дожидаясь окончания пирушки, некоторые особи поднимались наверх.



Вот тогда, в мозгу отчаянно пищало: «Уйдем отсюда!» Что, если любопытство заставит мирных на вид акул, слегка прикусить, попробовать на вкус неуклюжих темных тюлений – нас? Тогда, это будет равносильно команде «ФАС!», отданной  злым, голодным цепным псам, спущенным с поводка. Я не трус, но я боюсь… Чур-чур, меня!
Вернусь к своим «бухарикам». Мне было очень интересно в этих живописных декорациях попробовать поснимать фотографии в момент моего всплытия.



Снять рыбку, когда она проплывает сквозь туннель или в разрыв между кораллами. Для того, чтобы не вывалиться раньше времени на поверхность  и не испугать своим бултыханием  итак пугливых рыбешек, перед нырком я провожу пред подготовку: сначала пристально рассматриваю место приземления, за что можно зацепиться, так сказать, слегка подтопить себя, без ущерба для кораллов, чтобы ничего не поломать и не разрушить и только потом ныряю и сижу под водой столь долго насколько могу задержать дыхание. Нырну, зацеплюсь и поджидаю своих моделей.
Часто выныриваю с «мусором», потому что сидишь, под водой пузыри пускаешь, а рыбы, словно, нарочно прячутся, но иногда бывают находки очень интересными.



Случается увидеть анемон, поселившийся у каменного подножия, свернувшегося в форме осиного гнезда, кстати, рыбки немо достаточно бойки и агрессивны, так что сравнение их с осами вполне подходяще.



Часто анемоны своим присутствием украшают голые камни, здесь, словно, поработал флорист, придав скучному месту шарм и очарование.  



Так вот, поглощенная поисками подходящей натуры, я рыскала по «туристической тропе» изводя себя нырками и всплытиями. И вдруг, однажды, вынырнув, я оказалась в центре экскурсантов. Сначала я обрадовалась и улыбнулась всей честной компании, потому что на поверхности воды болтались одни головы, как потерянные рыбьи икринки. Лица их скрывали маски, изо рта торчали дыхательные трубки, они совершенно не двигались, только повинуясь волне, слегка отклонялись от вертикального положения влево - прямо; вправо - прямо, как сувенирный китайский болванчик. Это было немного смешно. Я пыталась понять, в чем дело, может, заблудились или помощь нужна, смотрела на них и улыбалась. И тут отчетливо услышала обращенную ко мне английскую речь: « В каком номере вы живете?» Голос был гневным. Обернувшись к источнику, я поняла, что гром и молнии  метала гид новообращенных сноркленкгистов, они же были простыми статистами этой сцены и изображали немой укор. Не понимая, зачем ей нужен мой номер комнаты, я глядела на нее,  продолжая молчать и улыбаться, но она не унималась: «Назовите ваш номер комнаты!» «Прикинусь-ка я не понимающей, она и отстанет»,- подумала я и ответила, что ничего не понимаю, мол, отвалите, пожалуйста. Голос ее крепчал и уже звенел металлом, и представилась мне на секунду картина, будто подхватили меня «икринки» под ручки-ножки,  приволокли в темную камеру, ослепили глаза светом и давай пытать: «На кого ты работаешь? Говори, на кого работаешь?» «Чушь какая-то!- подумала я, - ну не военную же тайну  она у меня выпытывает!» Видение быстро исчезло. И такая злость ко мне подкатила. Сообразив, что мой дознаватель от меня не отстанет, не желая усугублять ситуацию, я очень твердо и четко, с нотками глухого раздражения отбарабанила номер свой комнаты. Вырвав признание, вся компания двинула домой.  Настроение было испорчено, я свернула с проторенной дорожки поглубже в «горы». Ничего уже не замечала, плыла, просто ощущая движение, словно, погрузилась сама в себя. Мысли бродили в голове, пухли и жалили. Ожоги были реальными и вполне ощутимыми. Странно было только, что жалили они открытые участки кожи,  в основном, в области губ, а не голову, где, собственно, этим мыслям положено было быть. И тут, я очнулась. Оглядевшись по сторонам,  ничего необычного не обнаружила, но ведь кто-то продолжал довольно болезненно жалить! Вспомнила и про жалящий планктон, и про морских блох – они, как пить дать, они! На самом деле это были небольшие, примерно 7-8 см в высоту, медузы. По форме они напоминали колбочки стеклянных лампочек, внутри которых время от времени возникало фосфоресцирующее свечение. 



Были такие, которые напоминали бутончики тюльпанов, внутри полупрозрачных чашечек, казалось, были  чашечки поплотнее, словно, более плотное ядро с вертикальными дугообразными нитями, тоже светящиеся, но уже желтоватыми оттенками. Не сказать, чтобы их было много, но касаясь кожи, они вызывали жгучее раздражение, которое проходило не сразу, а еще некоторое время  болью отзывалось на лице. Только все затихнет, как получаешь новую порцию. Будто этим малозаметным и немногочисленным созданиям отдавали приказ: «Махмуд, поджигай!»



Теперь я знаю, это были не медузы, а морские животные – гребневики.
И еще плавали практически невидимые, прозрачные «червячки», не думала, что фотоаппарат откликнется и  их заметит. То же, из области животных?



В общем, я поворотила назад, а то вдруг, на берег выйду, а меня чемодан поджидает, депортируют с острова  без суда и следствия за грубое административное правонарушение или штраф припаяют…Конечно, никто меня не отругал, даже замечания не сделал, но при редких встречах с девушкой-инструктором у нас обеих искры посверкивали из полуопущенных ресниц.
Плыла я медленно. Жгучки-колючки остались позади. Риф жил своей обычной жизнью. Прилив был в самом разгаре, Океан наполнился, словно, увеличился в объеме, подо мной достаточно глубоко, фотоаппарат не удел, плыву себе, смотрю по сторонам, все родное, все знакомое. И вдруг, заметила триггера. Ну, что триггер? Он уже 100 раз виданный-перевиданный, но в поведении этого было что-то, что заставило меня остановиться и вглядеться в глубину внимательнее. Он  был на глубине примерно 3-х метров. Не был окружен своими мелкими спутниками, не проходил санобработку, не выдувал лунку, а как будто старался от меня что-то скрыть, примерно так же, как я от Чинайцев свою голубую медузу. Под брюхом у него лежал кусок оторванной щупальцы осьминога. Кусок был большим с крупными присосками, но цвет свой потерял, щупальца была белесая, словно, вымоченная.



 Смею сделать предположение, что добыча не была свежей, то есть осьминогу "повезло" не сегодня. Трагедия произошла несколько дней назад. Может этот кусок занесло течением куда-нибудь под камень или в пылу дележки завалился под коралл? Не знаю, да и никто не скажет. Только триггер его добыл каким-то образом, но был сыт, и съесть его не торопился. Отдать кусок кому-нибудь? Ни за что! Надо спрятать. Как собаки закапывают косточку, на случай голода, так и он,  сначала прикрывал его собой всем телом. Сверху это выглядело, как приседания, при этом зорко на меня поглядывал, вскидывал и опускал верхний плавник. Белесые веки прикрывали его выпуклые глаза, но когда он их приподнимал, то я понимала, что он меня предупреждает: «Я все вижу!»
Я вишу, не ныряю. Триггер понимает, что я не собираюсь ему мешать. Берет добычу в зубы



и пихает ее под коралл, прячет. Получилось не с первой попытки, но справился! Есть заначка!



В прошлом году здесь же на этом рифе видела триггера, который улепетывал от «товарищей», держа во рту добычу, похожую на тушку кальмара очищенную и замороженную. «Бежал» он во всю прыть, только что не оборачивался. Украл кусок не принадлежащей ему добычи? Когда понял (или устал?), что за ним погони нет, остановился, залез под зонтик коралла, один только нос торчал, и употребил добычу в одну «репу». Тогда я тоже была сильно потрясена увиденным.
Но это все «глубокие» истории. Сейчас немного поскребем пузом о песок, поплывем на мели. Где меньше всего ожидаешь увидеть, например, ската-орляка.





Мне повезло меньше, чем Алексею. Его орляк подпустил совсем близко и позволил плавать в одной компании долго. Своего я увидела на почтительном расстоянии, был он резв и активен, и не собирался проявлять сантименты. Но был красив. Крылья его мантии были очень нарядны.





Глядя на мантию ската, язык не поворачивается, говорить про плавники, как у рыбы, хочется говорить про крылья, как у птицы-орла. Хвост-хлыст -  действительно тонкий длинный хлыст. Меня не покидает предположение, что, однажды, не помню уж на каком из островов, плавая, мое ухо словило такую мощную звуковую волну, словно она родилась от тонкого невероятно гибкого и прочного хлыста, словно металлическим стеком кто-то ударил по воде. Конечно, я никого не увидела ни далеко, ни близко. Пастухи мастерски владеют приемом звонко щелкать хлыстом, но то – щелчок именно от гибкой вялой веревки, а тот звук – звенящий, чуть вибрирующий был рожден чем-то вроде тонкого именно хлесткого прута. Мои, естественно, ничего такого не слышали. А меня мучает вопрос: может это был удар хвостом какого-либо ската?
Орляка Алексея я разглядывала на берегу на фотографиях, которые помещаю здесь, в моем рассказе. Очень удивил меня «клюв» ската. Я думала, что он такой же острый, как у птицы, а он по форме оказался, как у утконоса, и, кажется не твердым, как у орла, а средней мягкости  хрящиком, как поросячьи ушки только потолще или, как каучуковая резинка.



 Во время охоты скат прижимается очень близко к песку, плывет медленно, можно сказать, ползает.



Зарываясь носом в песок,



раздувает его,



и в награду получает мелких рачков. Как говорится, что потопаешь, то и полопаешь.
Скат позволял быть рядом сбоку, сзади, но зайти спереди не разрешал.


 
Перейдя черту дозволенного,



Алексея лишили аудиенции.



Еще на мели увидела конусную ракушку. Была она необычно расписной.



Был ли хозяин у  этой раковины  или  она пустовала проверять не стала, терять сознание от яда, полученного уколом шипа -гарпунчика мелкого моллюска совсем не хотелось. Полюбовалась издали, ну и буде. Благо, раковинка рядом, на песочке. Смотри, сколько хочешь.
На отмели, солнечные лучи, погружаясь в  воду, слоились, скручивались в  нити, причудливо переплетались, соединялись пучками и ложись на песок узорами.



Попадая в лучи света, мальки становились очень яркими, блестящими, как елочная гирлянда, тем самым даря ощущение праздника.



Каранкс не торопится к свету, предпочитает скрываться в тени.



На глубине тени сгущаются еще больше. Юзая по поверхности, все равно хочется нырнуть поглубже и плавать вольно и свободно без усилий, как рыбы, и чтобы не мерзнуть и давление, чтобы не беспокоило. Но не мне про это говорить. Однажды, уже в последний день на Робинзоне, мой дневной нырок закончился тем, что послал меня супруг отыскать слизня, очень похожего на горелую головешку. Мы его уже однажды видели,



но фотки были не очень удачными. Представилась возможность, так сказать, улучшить результат.  «Ты же ныряешь, иди к причалу. Там на  глубине примерно 2-х метров лежит слизень, может, найдешь, сфотографируешь»,- сказал он. Вот послали, так послали! Но партия сказала, надо, комсомол ответил, есть. Поперлась. Подхожу к причалу, кругом вода. Как найти то место, где на двух метровке лежит, меня дожидаясь, мелкая темная головня? Я уже писала, что на рифе не приветствуют нырки, даже вдали от наблюдающих глаз и то под замечание попала, а здесь прямо под прицел подвели. Спасатель на причале наблюдает за пловцами, гоняет свистком, если близко к кораллам подплываешь. Нырять запрещено, потому что причальная зона, вдруг под винт попадешь. Оценив обстановку, поняла, что катеров нет, моторов не слышно, над кораллами не торчу, значит - свистеть не будет. Дождусь, когда отвернется и …нырну…на разведку.
Спасателю тоже все давным-давно надоело, на лице тоска зеленая, кисло. Посмотрел на меня, отвернулся и ушел в конец причала. Вот оно! Пора! Нырнула, но не глубоко взяла, а только, чтобы периметр обследовать. Чувствую, легкие подпирает, надо выныривать, но задерживаюсь еще чуть-чуть, и еще чуть-чуть. Все… легкие рвутся. Всплываю. Быстро выбросило на поверхность и тут понимаю, чуть бы скорость побольше при всплытии, головою прямо в косяк пристани и приложилась бы. Приняла поправку. Давай по новой. Нырнула. Мути много, темно, где же такую кроху, да еще темно-фиолетовую заметишь? И вдруг вижу у самого неприглядного столба, среди кусков ломаного бетона лежит конус, да такой огромный, сантиметров 50 будет, но глубоко. Для меня очень глубоко. Фотоаппарат возьмет только с близкого расстояния. А глубина-то метра четыре, а то и все пять. Иду на личный рекорд. Снова глоток воздуха, нырок, вошла в воду хорошо, вертикально, сильный толчок ластами. Гребу изо всех сил. Маска в лицо впилась, продуться не получается. Вот оно можно! Щелчок камеры на вытянутых руках, в восходящем положении. Так хочется вздохнуть, а до поверхности, кажется, не добраться, надо же медленно подняться, не удариться головой о косяк пристани. Смотрю наверх, и вижу сквозь темно-синюю толщу далекое размытое солнце и подумалось мне, таким, наверное, люди видят свет в конце туннеля, когда клиника у изголовья дежурит…



 Вынырнула, загубник выплюнула, дышу, отпустило.  Поглядываю, что там спасатель, ничего не заметил? Глубокий вздох… пошла! Щелк! Попала!



Раковина очень похожа на конус, но уж слишком большая. Может это брюхоногий моллюск - Плевроплока гигантеа, обожающий поедать мелких улиток. По размеру, по форме раковины очень похоже, да и кто-то должен такого гиганта на спине притащить, не волной же ее сюда занесло. Плевроплоки весят от 5 до 7 кг. Моя находка на 5 кг точно потянула бы. Хотя  места обитания Плевроплоки - юго-восточное побережье Соединенных штатов и северо-восточное побережье Мексики - никак не Мальдивы.
Но ведь чудеса не только в сказках случаются…
 
 ПОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.