Там, где земляника растет на деревьях

Вот и у нас пришла зима. Только обновлять путь на дровнях как-то не к месту – оставим это Некрасову  и российским снегам.  У нас в это время Природа не засыпает, а, наоборот, пробуждается.  Лезут, как сумасшедшие, похожие на тюльпановые, листья хацава – «морского лука» (к морю он имеет примерно такое же отношение, как и морская свинка ). Они должны за зиму накопить  энергии Солнца и влаги в свою огромную луковицу, которую спрячут на лето в высохшей земле, чтобы в самый пик засухи выбросить из нее на волю высоченный стебель с прекрасными белыми кистями цветов. Покрывается всходами озимь на полях – жать ее будут к Песаху, нашей Пасхе,  к первым суховеям. Бурлят наполнившиеся водой горные пересохшие потоки, которые каждый год  (в пустыне!) собирают свою жертву – утонувших экстремалов, гоняющихся за наводнениями, и  раззяв-пастухов, заночевавших на пути возможного селя в ущельях…  И сверкают всеми оттенками свежевымытой зелени леса и кустарники, холмы и долины. И не нужно уже тащить на себе литры воды - достаточно пары бутылок, да и то, если планируете кофе-чай-супчик  на газовом примусе . И остается дома на полке крем от загара и широкополая шляпа. И полной грудью вдыхаешь похожий на легкий рислинг воздух, смешанный с зеленью и Солнцем, влагой прошедшего недавно дождя и смолистым запахом сосен.  И сверкают в солнечных лучах струйки воды на обрывистых известняковых склонах Иудейских гор.  Все это - только руку протяни…Даже если нет машины – садись в автобус, и он домчит тебя от Иерусалима за какие-то 30 -50 минут  в  мир воплощенной сказки о проснувшейся Спящей Красавице. Мне всегда бывает очень жаль туристов, приезжающих в Израиль и не успевающих по-настоящему прочувствовать Страну, увидеть ее вне городских улиц и стандартных «объектов», упускающих возможность ощутить Библию через ее собственный мир…Пространство тех, кто был ее героями, вдыхал именно ее воздух, ходил по ее травам и скалам.  А он был многообразен, этот мир, как и те, кто жили в нем. И голос Бога звучал по-разному… в бесплодных каменных плато возле Текоа, где пас своих овец пророк Амос,  в виноградниках долины Сорек, по которым бежал на свидание к Далиле лохматый нестриженый Самсон, в ореховых садах возле Иерусалима, где звал свою Суламифь царь Соломон. Впрочем, и для многих израильтян это тоже зачастую малоизвестный мир, которому они предпочитают гостиницы Эйлата или Тверии,  Канары, Грецию или Голландию.
  В воскресенье 30 ноября мы снова выбрали время для короткого путешествия в сказку. На этот раз не к крокусам пустыни, не в ночь над Иорданской долиной,  а в зеленую кипень предгорий Иудейских гор (так называемой Шфелы). Десять шекелей на билет в один конец, утренний рейсовый автобус  из Иерусалима в сельскую «глубинку», 50 минут езды по потрясающей красоты горной дороге,  и вот мы вдвоем уже стоим е у спуска в ущелье Катлав. Через дорогу – небольшой еврейский поселок, по ленте шоссе уносится «кусочек цивилизации» - автобус, и на тропинке, уводящей вниз, нас встречают своей белизной первые на нашем пути «зимние крокусы» (это их ботаническое название). До заката – примерно 6 часов, впереди - кольцевой маршрут по горам. Они окружают нас со  всех сторон, Солнце вплетается в кроны деревьев и разбрасывает свой свет по траве и цветам. Под ногами и вокруг не только трава и кусты, камни и развалины. Здесь, как в рассказе Брэдбери «Ночная встреча», «в воздухе пахнет Временем»…. Где-то в этих местах бродили Самсон и молодой Давид, продирались через кусты легионеры Рима,  Иехошуа бин Нун (Иисус Навин) гонял  ханаанейских царей-язычников, а в 1948 г, обходя английские заслоны, пробирались в осажденный арабами Гуш Эцион  35 смельчаков, нагруженных медикаментами и боеприпасами, еще не зная о своей страшной судьбе. Неподалеку на своей ферме 1800 лет назад учил Тору, приглядывал за стадами и растирал в пальцах  колоски первого урожая раббан Гамалиил – тот самый, из Деяний Апостолов, наставник будущего апостола Павла, тот самый, что пытался заступиться за  первомартира Стефана. А в глубине ущелья звучал, встречая нас, гудок иерусалимского поезда, вписывающегося, как забавная гусеница, в крутые повороты колеи, проложенной еще немцами для турок в конце 19-го века.
Нам предстоял спуск метров на 600 до заброшенного железнодорожного полустанка,  здание которого, с заваренными намертво железными дверями и ставнями, до сих пор хранит на себе выщебины и пробоины от пуль, свистевших тут во время октябрьских боев «операции Гора» в Войне за Независимость 1948-го года. Сейчас поезда там не останавливаются, и это место заросло буйной растительностью, покрывающей ущелье. А на противоположной стороне железной дороги высились крутые склоны, продолжающие горный массив. А в одной из их прогалин можно было увидеть блистающие на предполуденном солнце дома Иерусалима и тянущуюся к небу, подобно японскому журавлю, стрелу арочного моста, построенного испанским архитектором Калатравой. Ущелье вскоре начало спускаться перемежающимися участками сравнительно ровной тропы и разнокалиберных скальных ступенек, от совсем маленьких до двух-трехметровых. По ним было очень уютно съезжать на пятой точке, придерживаясь руками за многочисленные живописные корневища, которые, подобно щупальцам осьминога, выползали из скальных трещин. А иногда можно было подойти к стыку каменной «полки» с поросшим зеленью крутым склоном и нежно, но крепко обняв выпирающий из него древесный ствол, почувствовав его гладкость и тепло, тихонько сползти вниз. А стволы эти были особенными. Наше ущелье (часть заповедника) представляет собой один из немногих уцелевших «островков», в которых растут земляничные деревья, в отличие от «развесистой клюквы», вполне реальные, услаждающие глаз, обоняние и вкус. Это дерево в Европе прозвали «бесстыдница» за то, что оно, подобно платану, сбрасывает свою кору, слезающую с него тонким пеньюаром, и открывающую глазу шелковистую нежную поверхность ствола, напоминающую своим красновато-коричневатым оттенком приятный загар на женской коже. Если учесть, что днем эти стволы нагреваются солнцем, то, зажмурившись, вполне можно нарисовать себе достаточно привлекательную картину, которая могла бы дать материал для анализа доброму старому Фрейду. Арабские легенды, правда, приписывают нашей жеманнице гораздо более мрачные черты. На иврите и на арабском название дерева - «катлав» - мужского рода и  напоминает по звучание фразу, означающую «убил отца». Восток, ничего не поделаешь. Вот и краснеет, бедолага, терзаясь муками совести. А если обратиться к ботанике и токсикологии, то мы поймем, что дерево пытается «выбросить свои грехи» в сбрасываемую им кору, заваривать на которой чаек категорически не рекомендуется, и даже мед, собранный пчелками только на его цветах весьма не полезен для здоровья. По причине ее ядовитости, древесину котлава не едят вредители, но именно это и погубило само дерево – из него испокон  веку делали мебель, стропила домов, сохи для вспашки, к тому же она почти не гниет. Если бы большая часть Иерусалимских гор не превратилась в заповедник, земляничное дерево могло бы совсем исчезнуть. Но, когда оказываешься в этом месте, не хочется думать о плохом. Мне гораздо ближе «женская ипостась» нашего дерева. В начале зимы оно покрывается гроздьями фантастически красивых, душистых и вкусных нежных на ощупь плодов. Они действительно пахнут чем-то вроде лесной земляники, а что касается вкуса – приезжайте, попробуйте и не пожалеете. Ибо, как гласит восточная мудрость, сколько не кричи «халва» во рту сладко не станет…В этом вкусе сладость ласкового луча зимнего израильского солнца, запах теплого листа и слегка нагретой земли, легкость ветерка и радость, что ты дожил до этого чудесного дня…В Португалии из этих плодов гонят aguardente de medronho  - какую-то, судя по отзывам, потрясающую водку (на которую тамошний Минздрав все никак не даст официального разрешения – говорят, что в очень больших количествах плоды обладают наркотическим действием). Во время нашей прогулки мы съели, как минимум, по полкило на брата (разумеется не в качестве эксперимента – просто очень вкусно было), но в «трип» так и не отправились…А еще в ущелье царят многочисленные подвиды местных дубов (они здесь кустарниковые) с мелкими колючими листьями, защищающими их от прожорливых коз. Набор разнообразного вида желудей с мохнатыми шапочками, из которых высовываются удлиненные или почти круглые «мордочки» самих плодиков, мог бы стать жемчужиной экспозиции экологической выставки «Удивительное рядом». И еще: редкие у нас знаки Золотой Осени прорывались здесь золотом инжировых листьев, взрывом желтовато-алых веток фисташки. Всю дорогу нас сопровождали белые, с оранжевыми пятнышками внутри, зимние крокусы. Они не похожи на пустынную штернбергию, о которой я писал раньше, и напоминают, скорее, крохотные тюльпаны, особенно на закате, когда закрывают свою лепестки. Ближе к концу ущелья, по которому мы шли часа два с половиной, мы были вознаграждены несколькими полянками, почти полностью покрытыми этими хрупкими белоснежными колокольчиками, открывшими свои лица полуденному солнцу и небу. Хотелось уменьшиться раз в десять и идти, пробираясь, через этот сверкающий сказочный цветочный лес. Нам оставалось только лечь рядом с ними на траву и разглядывать их тонкие очертания. Еще сотня метров – и лес порадовал нас до боли ностальгическими знакомым грибом типа масленка, с плотненькой коричневой шляпкой, вылезающей из сухой травы, а рядом – еще три таких же. Начало декабря, грибной сезон…Дело обычное, не правда ли, уважаемый читатель? К сожалению, эти грибные «партизаны» оказались единственными на этом крутом склоне. Но через полчаса, когда мы дошли до заброшенной станции, они аппетитно забулькали на примусе вместе с принесенными с собой классическими ингредиентами грибного супа – картошкой, морковкой и луком (видимо, чутье подсказало нам, что взять с собой…). Кнорровские суповые кубики оказались лишними…Воздав должное гастрономическому аспекту путешествия, облазив и отсняв все что можно на станции и проводив взглядом проходящий поезд, мы прикинули, что дело идет к закату (сейчас темнеет рано) и нам надо поторапливаться. Пара километров вдоль склона по тропинке над железной дорогой (десертом служили плоды все тех же котлавов, обрамляющих тропинку, а глаз услаждали куртинки хрупких зимних нарциссов и веселых маргариток), резкий подъем и перед глазами замаячили колючки огромных кактусов, метра под два высотой, – безошибочный признак ранее населенного места. Ощущаешь себя первопроходцем в Южной Америке в поисках затерянных городов Майя. Осторожно обходишь колючки, раздвигаешь густой занавес дубов и оказываешься на полузаросшей поляне с остатками каменных стен и заборов, и куполами здоровенного «вали» - очередной забытой могилы некогда почитаемого шейха. У большинства таких персонажей по семь, девять, одиннадцать, двадцать и более жизней, если собрать все легенды о местах их захоронений. Скажем, муадзин Мухаммеда шейх Балаль похоронен местах в девятнадцати. И это еще не рекорд. Наш шейх Бадр, насколько мне известно, был поскромнее. В нашем районе он похоронен здесь и в Иерусалиме, но, кажется, его могилы есть и в Сирии. Дядя был суровый, происходил из похищенных армянских детей и  сделал карьеру, вплоть до великого визиря в фатимидском Египте. Сооружение неплохо сохранилось, дышало стариной и сильно притягивало остаться на ночь под его сводами…Хотелось подпеть рыдающим со всех сторон предвечерними шакалами, пообщаться с летучими мышами, а, может быть, и взять интервью у самого шейха – скучно ему, небось, без посетителей…Поговорили бы про Карабах, Арарат и о сравнительных достоинствах армянских коньяков и их азербайджанских собратьях…Но ночью в это время градусов 6-9, ни палатки и спальников у нас не было, водки тоже, равно как и гитары, а также компании друзей, а посему решили оставить это намерение до следующего раза…Приглашаем присоединиться! Гитара, турснаряжение и примус наши, а вот спиртное  - привозите с собой, оно в Израиле в несколько раз дороже (цены на водку за три года поднялись на 300%!!!  ). Через еще одно ущелье к западу маячил аккуратным конусом, похожим на мини-Фудзияму, холм с развалинами крепости эллинистического периода (3-й-2-й вв. до новой эры), но солнце упорно клонилось к закату, и нам пришлось, наступив на собственную душу, повернуть на юг в обратную сторону, к перекрестку, где мы вышли из автобуса. Туда можно было дойти обходной пологой тропинкой, но она добавляла километраж. К тому же мы, как известно, не ищем легких дорог. Путь, выбранный нами по карте, казался очень коротким, но, как известно «гладко было на бумаге»…На деле впереди нас ждал весьма крутой скалистый склон, местами покрытый мокрой после недавних дождей глиной. В голове возникло воспоминание о картине «Переход Суворова через Альпы», только в другом направлении (снизу вверх). Альпеншток у моей спутницы и саперная лопатка в моих руках оказались весьма кстати. Впрочем, все это не мешало время от времени останавливаться, чтобы полюбоваться все дальше уходящим дном ущелья, уменьшающимися в размерах куполами развалин и чудесными видами закатных гор. А вдали на горизонте открывался кусочек Иерусалима, превращающегося из Белого в Золотой, тот самый, о котором поется в знаменитой песне Наоми Шемер, а, может быть, в отблеск Иерусалима Горнего, Небесного Иерусалима, видимого пророками. Еще немного – и мы уже на джиповой дороге, которая выведет нас на шоссе. Пара километров в сумерках, в сопровождении неимоверного количества благоухающих ягод на ветках по сторонам дороги…и мы у исходной точки нашего путешествия. Закончилось кольцо пространства, хотя хочется видеть его не кольцом, а лентой Мебиуса, у которой нет «той стороны»…Может быть, такой и должна быть жизнь…вся в «Здесь и Сейчас»…Через пять минут тормозит гостеприимная попутка, избавляющая нас от полуторачасового ожидания автобуса, а через полчаса мы уже в Иерусалиме, а оттуда – полтора часа до дома…на середине плато Хевронской горы, в километре от Пещеры Патриархов…О ней и о своем городе – как-нибудь в следующий раз.