Петербургские зарисовки по памяти и наяву

= foxy = и Любознательная Леди написали этот рассказ вместе.
Фото = foxy =
Слова Леди


Я любила Петербург задолго до своего появления на свет. До того как родилась моя мама, а возможно и бабушка. Словом, корни из этого болота. Любила горячечно, потому что его всегда отнимали у нашей семьи, и город - единственное, о чем могли говорить, вспоминая прошлое. Вот и я не стану углубляться в семейные хроники, тем более у меня его никто не отнимал, почти. Сама уехала. Сначала за его пределы, спасая детей от новых времен, а позже и вовсе за пределы, спасаясь от засилья всего, с чем не желает мириться моя душа.

Но я скучаю по нему, потому что люблю. Потому что только в нем  я нахожу красоту и гармонию, которой не встретила пока ни в одном другом городе мира.

Я говорю о Петербурге. Потому что есть еще Ленинград, не имеющий отношения ко мне, и лишь терпимый мною. Вплелся весь - такое панельно-неказистое последствие греха кухарки -  и захотел быть Петербургом тоже. Не вышло.
Всему и всем хватало место под неярким северным солнцем - город привечал талантливых в ремеслах, строил церкви, костелы, кирхи, мечеть, буддийский храм и  освятил всех единым петербургским духом.  Ленинград стряхнул с себя двухсотлетнюю историю, исторг новых, потомки которых, конечно же, пропитаются славной историей и когда-нибудь захотят ценностей извечных, как пожелали вернуть городу его имя.

Как разглядел Петр Великий в островах невской дельты першпективы, сады и гранит величавых набережных, призванных от наводнений спасать, мне неведомо. Как неведомо то, почему именно здесь на болоте воплотили  итальянцы то лучшее и просторное, что и на родине-то с римских времен позабыли - слишком тесно застроены Рим и Неаполь, чтобы быть примером для подражания. И как удалось русскому Петру Еропкину, вернувшемуся из Италии новоиспеченным архитектором после долгих восьми лет обучения, создать по замыслу Петра Великого Генеральный план развития Петербурга в годы самого что ни на есть лихолетья российского - в царствование Анны Иоанновны. "Еропкинский трезубец или треугольник" - от Адмиралтейства налево пойдешь - на Невский попадешь, прямо -Гороховая улица, уходящая вглубь через Мойку, Канал Грибоедова и Фонтанку (Ах! Какие все петербургские имена.).  Ну, а направо - Вознесенский проспект, и все мимо величия да великолепия - Исаакий, Медный Всадник на Сенатской чуть поодаль, Мариинский дворец... Не дали Еропкину осуществить самому замысел, на излете кровавого правления донесли, пытали, осудили и казнили.

"Я из Санкт-Петербурга",- пароль, отпирающий двери и распахивающий сердца. Не раз мы убеждались в этом, путешествуя по стране, а затем и по миру. Магический город.

Мне всегда хотелось вернуться в свой город туристом, чтобы суета и дела по боку, а лишь гулять, созерцать, наслаждаться, даже если ночи не белые и февральская сырая мгла повисла навечно.

Так совпало, что в мои отпускные дни приехали в Санкт-Петербург эстонские гости - старые друзья, которых, как очень-очень многих на постсоветском пространстве,  неодолимо тянет в мой город. Так и на этот раз. Бывали не раз и не два, но узнав, что я абсолютно свободна, бросили свои важные дела, примчались в Питер.


Надо сказать, что иностранцу, даже если он бывший свой, но по-русски изъясняется с выраженным акцентом и сказать умеет не все, что думает, в России нелегко приходится. Ну не главная статья дохода туризм для нашего могучего государства,  даже не второстепенная, а совсем наоборот - все боимся, что секреты наши умыкнут. Только недавно в подземке появились названия станций, дублирующие латиницей русский.  А нечего прогуливаться по стратегическим объектам без присмотра, - четко просматриваемая логика.

Вторая беда - мало у кого из горожан получается доходчиво простым английским языком, или хотя бы как испанцы - жестами, объяснить дорогу интуристу. Вот и боятся отбиться от своих, предаться вдумчивому созерцанию и отправиться гулять самостоятельно по выбранному ими маршруту.
Мои эстонские друзья попытались пройти не туристическими тропами в историческом центре Санкт-Петербурга, да заплутали, еле выбирались из проходных дворов-колодцев. Больше не экспериментировали, а позвонили мне и попросили компанию составить. Что я и сделала с великим для себя удовольствием.

Я - не гид,  рассказываю, что сама знаю, что мне было бы интересно услышать, не слишком-то владею датами и лишь провожу исторические параллели между событиями и людьми, в одно время жившими.

Кроме праздного времяпрепровождения была еще одна причина отправиться на экскурсию с моей эстонской подругой - пращур ее с немецкой фамилией жил до революции в Петербурге, имел здесь успешный бизнес, был филантропом и общественным деятелем, как было принято в то время у богатых. Ну а я отыскала упоминания о нем на родном русском, рассказала об этом Ингрид и зажгла пламенное эстонское сердце желанием приобщиться к истории петербургского предка.

Мы встретились у метро Владимирская. Я повела Ингрид в Свечной переулок к дому, где жил когда-то ее предок. Имени, адресов и чем он занимался называть не стану, просто потому, что никаких серьезных исследований не проводила,  и утверждать ничего не имею права.

Гуляем. Типичный Петербург Достоевского - писателя, расселившего своих литературных героев в дома, существующие в действительности. Недалеко музей его имени. Так случилось, что здесь в Кузнечном переулке 5/2 на съемной квартире жил молодой Федор Михайлович Достоевский, урожденный москвич, и здесь же он, известный миру петербуржец, закончил свой последний роман Братья Карамазовы. И скончался.

Свечной - в обрамлении улиц Марата, Разъезжей и Загородного проспекта. Недалеко - Пять углов, Лиговский, Невский проспекты и Фонтанка. Возможно, выбор и порядок перечисления улиц возмутят петербуржцев своей приблизительностью,  но, безусловно, согреют слух поклонников города, а может быть побудят кого-нибудь зайти на квартиру Достоевского или побывать в музее Арктики и Антарктики, что на пересечении улицы Марата и Кузнечного переулка. Если пройти по Кузнечному и свернуть на Коломенскую улицу, попадешь в музей-квартиру Льва Николаевича Гумилева. Я помню его далеко не лекторский голос в беседах о пассионарности. Тогда, в конце восьмидесятых, вдруг стало можно все и так же вдруг, к середине девяностых,  все перестало быть можно.

А вернувшись на улицу Марата, что пролегает между станциями метро Владимирская и Маяковская, попадешь к "Митькам" в музей их творческого объединения. Нас не пустили, доступ только по субботам, но крупномасштабные выставки случаются в Русском музее. Митьки - явление яркое, бесспорный ленинградский бренд, хотя собственное отношение к ним менялось время от времени от полного отрицания до почти поклонения и наоборот - все зависело от состава художников-музыкантов и собственных жизненных реалий. Их хипповая фиолетовость нравилась всегда, а способ упасть пьяными, переступив порог квартиры, и нарочитая ”быдловость” речи и одежды - никогда. Но ведь какие имена!

От "Митьков" побрели мы к дому на Невском, где досточтимый предок держал магазин, продавая  продукцию своего же "свечного заводика".  В двух шагах, на Невском 49, новое завихрение памяти - легендарное кафе Сайгон, пристанище андеграунда и прочих ленинградских неформалов. По юности лет сей жизни я не коснулась, и поделиться из личного мне нечем ни о самом Сайгоне, ни об Эльфийском садике. Оба названия неофициальные, но место культовое для всех поклонников Довлатова и фанов Цоя, Кинчева, Курехина, Гребенщикова, Шевчука. Четверть века притягивало кафе Сайгон тех, кто был молод, талантлив и создавал круговороты в упорядоченном течении поэтической, художественной, музыкальной советской культуры. Стиляги, хиппи, панки, почти подпольный рок, а с ними травка, фарца и прочие ухмылки общественному строю. Милиция, КГБ и оперотряды рьяных комсомольцев  тщательно фильтровали жизнь неформалов от смешивания с "нормальной" жизнью ленинградцев. Не помогло, раскачали незыблемое.
"Сайгона" ныне нет, но здание легко узнаваемо - сейчас в нем респектабельный Redisson SAS Royal Hotel.  Другие деньги, другие устремления.

Покончив с экскурсом в генеалогию подруги, я умчалась по своим делам.  Гулять по городу моим друзьям понравилось. Но столкнулись они с тремя проблемами, решить которые самостоятельно оказались не в состоянии. Петербургская погода способна смешать все планы - в феврале лил дождь и дул хороший приморский ветер. Мои друзья не решились прокатиться в Царское Село на экскурсионном автобусе, что отходит от Гостиного двора - русский,  увы, был основательно подзабыт. И третьей проблемой, плавно вытекающей из второй, стало самостоятельное передвижение по городу вне Невского проспекта.
Петербургская погода переменчива - вчера сушили сапоги, а тут случился чудный безветренный солнечный денек. Мне позвонили, и я решила насладиться еще одной неспешной прогулкой, предупредив друзей, что путешествовать мы будем долго и все пешим ходом, потому что я люблю гулять, а им некуда спешить.

Зимой бродить по Петербургу оказалось удивительно приятно. Туристов мало, свои при деле, улицы чуть в стороне от Невского свободны, и наша маленькая компания не создавала никому помех. Я решила провести их по Гороховой - аристократия прошлого селилась здесь. Хотелось удивить гостей, вывести неожиданно к сердцу города - Адмиралтейству и Дворцовой набережной.
Помню Гороховую угрюмой улицей Дзержинского. Столь же неумытым в советские времена был Вознесенский проспект (Майорова), заполненные ленинградскими коммуналками останки блестящего Петербурга. Не верю я в дружбу коммунального народа, не встречала такой. Помню, как попала за компанию в старинный красивый облезлый дом. Мне сложно вообразить, что за  семья жила в этой анфиладе комнат, тянувшейся вдоль Мойки. Но приспособленная под нужды коммуналки квартира поразила меня своей бесконечностью, мраком, нарочито незамечающими друг друга соседями и попытками обустроить свое отдельно взятое гнездышко в коммунальном аду. Комната, в которую я пришла, была переоборудована под вполне вместительную трехкомнатную квартиру - удобства в коридоре.
Помню и другую коммуналку на Петроградской стороне в квартире бывшей балерины бывшего императорского театра. Совсем юная,  я была потрясена тогда увиденным. Соседи, собравшиеся с городков и весей ленинградцы, вполне комфортно ощущали себя в объединенной ненависти к величественной древней старухе-петербурженке, той самой балерине. Все шесть десятилетий, минувших с революции, она жила за кухней в бывшей  кладовой с окном.
И это тоже мой Петербург, с душой и обликом не столь прекрасными, как принято считать.


Но я не стала подвергать столь сильному эмоциональному и физическому испытанию своих гостей  - в другой раз, летом.

Шпиль Адмиралтейства виден от дальнего конца  Гороховой - так четко ориентирована улица на него. Город подновился, и это радует. Рядом с Красным мостом на набережной Мойки нависало серой безликой громадой здание швейной фабрики Володарского.
Я не узнала его сразу. Ему вернули шпиль и стиль - бронзой сверкают на гранитных межоконных пролетах названия магазинов, как это было во времена Торгового дома "Эсдерс и Схейфальс"


И вот мы у Адмиралтейского проспекта. Пощадив ноги моих гостей, я не могла не усладить их взора - на Троицкий мост не повела, а свернули налево. И все Александровским, Александровским садом, мимо Исаакия  через Сенатскую к Медному всаднику - к Неве,  как раз посредине между Благовещенским и Дворцовым мостами, а оттуда уже снова направо по Адмиралтейской набережной к Эрмитажу. Университетская набережная по ту сторону широкой Невы как на ладони - все же повезло нам с погодой.
Теперь уже можно молчать - мое состояние все равно передалось друзьям, а перечисление названий чужого языка бывает скучным. Но в них - моя жизнь. Помню, как купив первую машину, белыми ночами я каталась по пустому Городу, потому что только в сумраке фасады переставали быть неумытыми.

Пронизывающий ветер Университетской тоже помню. И питерские минус десять зимой, которые сухим сибирским тридцати сродни - не то что бодрят, выжигают холодом изнутри. Но было весело, было много надежд и любви.
С другого берега широкой Невы великолепие Университетской как на театральных подмостках.

Академия художеств, Румянцевский садик, Меншиковский дворец, Восточный факультет университета, здание 12 коллегий - сам университет, Кунсткамера, Зоологический музей и вновь Ростральные колонны. Узнаваемо?

Привела друзей-эстонцев на Дворцовую площадь. На Эрмитаж их уже не хватило бы – туда, минимум, на полдня, и то мало, но заглянули в его филиал, вход под Аркой Главного штаба, что выводит с Дворцовой площади на Невский. Восточное крыло Главного штаба уже давно передано Эрмитажу, но реставрационные работы там велись долго - воистину, грандиозные. Внутренние дворики перекрыты, выстроена парадная лестница, с этажа на этаж передвигаться можно на лифте. Вход был свободным, и кроме естественных потребностей попудрить носики, мы приобщились к искусству. Проходили две небольшие выставки: Эдгара Дега – Фигура в движении и Живопись XX века – Кандинский с Малевичем. Неплохо?
У меня силы и время оставались, гости взмолились о пощаде. И я их отпустила, одна пошла к месту своей следующей в этот день встречи.

И вот мы знакомимся с Фокси.  Лишь потому, что поболтав о том, о сём на туристическом форуме, нас потянуло друг к другу -  появился этот рассказ в туральбоме. Ее фотографии давно привлекали меня своим исполнением,  выбором сюжетов и ракурсов. Впечатлилась!
Встретились, как будто понравились друг другу, как это случается порой с людьми незнакомыми - будем дружить.
И вдруг возникла идея соединить мою неодолимую тягу к написанию буковок с ее страстной любовью к блужданию с камерой по Петербургу.

Коротенький монолог Фокси:

”И вот в этом самом месте стройного повествования про Петербург я начинаю глубоко и искренне сожалеть о том, что по моей - и только по моей вине – пока еще не сложилось. Очень-очень хотелось дополнить такой по-настоящему петербуржский рассказ настоящей петербуржской Леди достойными фотографиями. И так мечталось оказаться с камерой в сырых вечерних сумерках в самом-самом сердце Петербурга. И сделать те самые фотографии – мокрые, туманные, сумеречные, очень-очень настроенческие, ведь именно в такой вечер мы встретились и бродили по Петербургу. Но…я безнадежно заблудилась в бермудском треугольнике работа – ремонт – очередной курс испанского, и мечта  пока осталась только мечтой, а рассказ уже есть, и публиковать его нужно прямо вот сейчас, чтобы ни в коем случае не упустить последние шаги уходящей зимы, ее света и настроения. И я начала перебирать архив в надежде найти что-то…

И выбрала непривычные странные ракурсы, дождь, свет фар и фонарей, живущий своей обычной жизнью город – улицы и дома, люди и машины... Немного грусти, немного ностальгии. Коллажи, наложения. На уровне ощущений. Наверное, потому, что рассказ Леди очень личный и живой, рассказ петербурженки о своем любимом городе. Таком родном и таком разном…
О ярком и нарядном
О привычно-дождливым,  спешащим, но как-то по-петербужски не спеша  
О спокойном,  почти умиротворенном:

Продолжение рассказа Леди:

Подарить своим увлечениям совместного дня нам не удалось, но мы с удовольствием встретились в Филармонии джазовой музыки у Голощекина, что на Загородном проспекте совсем близко от метро с одноименным названием - всего-то дорогу перейти да направо метров триста пройти.  Никакой это не концертный зал,  привязывающий к зрительному креслу, а самое настоящее кабаре с подмостками и столиками в полукруг  да на балконе. Неслышно скользит официантка - нам хватило мохито, чтобы раскрепостить восприятие джаза.  У Голощекина две Юли - прелесть что за джазовые дивы, особенно Юлия Касьян. Какое-то невероятное сочетание глубокого томного голоса с холодно- отстраненной манерой исполнения. Снежная королева - брюнетка.
Милое местечко эта Филармония, с богатым отечественно - гастрольным репертуаром.

В этот свой петербургский визит побывала я еще в красиво отреставрированном театре Музыкальной комедии – отличный вариант порадовать гостей города, выбрав мировой опереточный хит. В театре сейчас поет много талантливой красивой молодежи,  и великолепные сценические костюмы. Оперетта нравится всем, ну или почти всем, поэтому оказавшись в Петербурге не в белые ночи жажду прекрасного вполне можно восполнить музкомедией. А выйдя из метро Невский проспект (только не в сторону Канала Грибоедова), еще и в шикарной подсветке увидеть сам Невский, Гранд Отель Европа (приснопамятная Европейская) на Михайловской. И вот он уже Русский музей за площадью Искусств. К театру - направо по Итальянской еще сотню метров мимо Филармонии, а в Филармонии..  Не в этот раз, пройду мимо.

Петербургская театральная афиша насыщенна событиями - народ сыт и желает зрелищ.  Билеты на звезды мировой величины дороги, но при желании вполне можно отыскать что-нибудь чуть дороже тысячи. Я могла себе позволить пригласить пожилую даму  в концертный зал Октябрьский, что метрах в трехстах от метро Площадь Восстания на Лиговке, погрела сердце блокадницы музыкой оркестра незабвенного Глена Миллера.

Про сырость питерску написать еще, что ли? В которой так уютно и мне, и Фокси - плагиат получится, и без того ясно, что скованы и мазаны мы ею навечно. И все же, все же как без Розенбаума закончить петербургский рассказ, в котором не нашлось места туристическим маршрутам, дворцам, архитекторам и скульпторам, лишь уместилось то, без чего невозможно быть петербуржцем. 

«Вот и все. Закурю. Не найдется ль огня?
Нам прощаться пора, и не благодарите.
Лишь прошу об одном: Вы найдите меня,
Если с Невским опять повстречаться решите»
Александр Розенбаум

P.S. от Фокси:
«Был дождливый мокрый питерский февраль.